Вышел сборник Zukuntsvisionen" в одном не очень важном евангелическим издательстве, тиражим аж в тыщу экземпляров. Поскольку издавался он на деньги доброхотов, мне не обломилось. Но я, собственно, и не претендовал.

Вот вам текст, До перевода. Это важно, поскольку первоначальный вариант подвергся не только косметическим (типа дорога Бишкек-Ош превратилась в тропу пилигримов Jakobsweg), но и, не побоюсь этого слова, гносеологическим правкам.

Второе пришествие

Он шел по обочине пыльной дороги, и дальнобойщики обращали на него минимум внимния. Эта дорога, Бишкек-Ош, которую когда-то называли арбузной, привыкла к странным прохожим. И человек с бородкой, черной шевелюрой до плеч и запыленным белым халатом, который бы назвали хитоном двумя тысячами лет ранее и двумя тысячами километров восточнее, не выглядел на ней чем-то необычным.

"Ну вот, я и вернулся" - думал он. "Отец послал меня назад, пора, провозгласил Он. Люди заслужили Второе Пришествие - теперь или никогда. Но я не чувствую себя нужным этим людям. Да, я могу творить чудеса. Ходить по воде и превращать ее же в вино. Но за те столетия, которые Отец пустил на самотек - люди и сами научились всем этим чудесам. И что мое воскрешение дочери Иаира, которое так шикарно описал Матвей? Я всего-то сделал ей искусственное дыхание, а врачи XXII века научились вытаскивать людей из-за Границы через часы и дни после смерти".

Что-то мягко толкнуло Пророка под колени, и движение его ускорилось, а пыль внезапно улеглась. Живая дорога, послушно доложило Послезнание. Полдень, XXII-й век. Такие дела.

"А как было с сыном Наинской вдовы? Тут я отчаялся запустить ее сердце, мне помог Отец. Теперь-то я понимаю, что мой авторитет нельзя было ронять, ибо жертвеность очень дорогое мероприятие, а поскольку я был уже тогда приготовлен на заклание - Отец сделал то, на что я заведомо не был способен".

"Отец, вообще-то, как сам утверждает - может все. Да вот только, к сожалению, он не может понять мотивов живого трупа, которого он объявил своим сыном. И того, как это было мучительно больно - умирать на кресте. Да откуда там. Он, скорее всего, и понятия-то такого - "боль" не знает. И, скорее всего, не имеет ни малейшего представления о милосердии, иначе он не уготовил бы центурию Лонгину той судьбы, тех вечных скитаний по кругам заведения, которым управляет его рогатый и хвостатый сотрудник".

Сын Божий шел дальше и вспоминал, вспоминал, вспоминал. Как он укрощал бурю на Галилейском озере. Как он кормил народ в пустыне пятью хлебами. Как он исцелил десять прокаженных (а исцелил ли - знает только Отец). Что из всего был чудесами, а что - лишь трансляцией воли Отца, который использовал его как марионетку? Впрочем, как и своего предыдущего любимчика - Моисея, который поколениями кочевал со своим избранным народом по всевозможным пустыням, чтобы в конечном итоге привести его в то самое место во всей Аравии, где нет ни литра нефти, зато врагов - на три народа запасено.

О двух с небольшим тысячелетиях, прошедших у Его престола, вспоминалось с трудом. Да и о чем там было вспоминать - о Благодати, которая промелькнула, как сон наркомана? Он прожил тридать лет и три года, а все эти долгие столетия Благодати лишь существовал.

Мимо него проехала - или пролетела - полупрозрачная повозка с двумя молодыми люьдми и двумя весьма яркими женщинами в до неприличия коротких юбках на заднем сиденье. Повозка притормозила. Как по команде, все повернули головы в его сторону.

- Эй, красавец - донеслось до него. - Ты так и собираешься, стирая ноги, пылить до самого Оша по самодвижке? Давай мы тебя подберем, одно место есть!

Сын Божий оказался зажат между двумя горячими девичьими бедрами. Ему это было не сказать что неприятно - наоборот, после тысяч лет воздержания это горячило кровь и будоражило фантазию, но начавшийся без него и продолжавшийся разговор его невольных попутчиков вызывал удивление и смятение. Речь шла о каких-то звездолетах, которых не хватало для окончательного освоения Венеры - тут Сын понял, что разговор не о второстепенной богине, которую ему представил Отец, а о планете, о китовых плантациях и о посеве неизвестных ему алапайчиков на неизвестной ему Пандоре. Да, и о существовании этой богини он знал, но разговор был явно не о ней. Тут Послезнание не сработало, скорее всего - как и прочие дареные аттрибуты Всеведущества - это не имело отношения к его миссии.

"Скажи им - В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам".

О да. Приготовил, как обещал. Он долго бродил по этому бесконечному дому, с его анфиладами пустых пыльных комнат, уготованных праведникам. Даже в предположении, что блондинка ошую и брюнетка одесную - будущие праведницы, захотят ли они этот эрзац вечной жизни в огромном здании Отца, эрзац, который он тысячелетиями испытывал на себе?

"Зачем я этим людям", - подумал Сын. Но эта мысль ненадолго задержалась в его голове, ибо воля его была привычно подавлена волной Божественного вмешательства, и перед его глазами открылся виртуальный интерфейс. Судить - не судить, да, нет. Нет! Не осудить строго или судить нестрого. х-мм. Судить нестрого!

И перед ним запылали две кнопки "Апокалипсис" и "Инферно". Кнопки "Назад" или "Отменить", увы, не было.

"И даже здесь он не оставил мне выбора. Неудивительно. Зато руки Его останутся чистыми. Ну а приказ есть приказ. Мне, конечно, хотелось бы дождаться тех времен, копгда люди зайдут в своем развитии настолько далеко, что наконец-то получат право судить Бога. За все те годы, столетия и тысячеления, когда он устранился от дел и разводил орхидеи в своем Божественном Саду. Когда верные Ему резали неверных, когда толкователи Его воли уничтожали других толкователей, когда люди травили людей газами, расстреливали из пулеметов и морили голодом в концлагерях за неправильную форму черепа.

Но ведь Он суда над собой не допустит. Его? Судить? Всемогущего, всеведущего и вездесущего? Ага. Он же так возлюбил Он этот мир, что без малейших колебаний отдал на смерть меня. Зачем? Ну да, чтобы познали они жизнь вечную. Для тех, кто уверует в него. Ну а если кто не захочет уверовать, что ж, пожалуйте на сковородку. Идиотизм... Однако - пора решать, куда давить".

И Сын нажал "Инферно". Потому что апокалипсис не оставляет шансов, а всех этих инфернальных созданий - сторожей Ада, Ктулху, Ужасных Адовых гончих и прочую нечисть, на которых он достаточно насмотрелся в своих скитаниях и только что выпустил в мир - человечество вполне способно за милую душу перестрелять. Тут Папаня просчитался. Всяких убийственных железяк любимое человечество наловчилось делать, без Божьего-то присмотра - мама не горюй. И даже Князя Тьмы они порешат, испытано в Хиросиме, подумал он с внезапным удовлетворением. Уконтропупят Рогатенького за милую душу, со всеми его котлами, сковородками и прочими спецэффектами. А может - закралась кощунственная мысль - силенок и на Папу хватит. Если до них дойдет, кто и зачем устроил им эту фиесту. А до них - дойдет. Они за эти тысячелетия ой как поумнели.

А от Апокалипсиса спасения нет.Тысяче - или скольких там Отец решил в бесконечной своей Доброте спасать - праведникам пыльые комнаты в его доме-обители, остальным, как говорится, секир-башка. Даже Звезда Полынь уже оставит мало шансов (Отец как-то устроил демонстрацию на одной не очень интересной планетке, как там ее называли аборигены? Надежда?), ну а уж когда придут его Всадники - противопоставить им будет человечеству нечего.

Тем не менее он чувствовал себя виноватым. Ведь люди, оставленные без Божественного присмотра на долгие две тысячи лет, через невежество, через войны и ужасные, тяжелые, кровавые потрясения наконец построили свой мир, добрый, щедрый и светлый? Кому он тут нужен? Какое право он имеет судить?

Хотя... все его действия направлял Отец. Но он же всегда прав? Неужели он считает, что вот эти красотки, между бедрами которых он зажат, или уверенные в себе молодые люди на передних сиденьях невиданной колесницы, предпочтут короткую, но яркую жизнь среди звезд вечному бессмыссленному прозябанию в анфиладе пустых скучных комнат? Ты ничего не спутал, батя?

Когда то, в прежней жизни, его верный соратник, апостол Матфей, нашел в себе силы бросить кошель сборщика налогов на пыльную дорогу и последовать за ним. И не только он - с гордостью подумал Сын - все-таки двенадцать человек поверили в меня беззаветно. Да, тогда я еще не познал Божьей благодати, но у меня оставались гордость и достоинство. Сейчас - не осталось ничего, кроме Веры и Подчинения.

"А, нахуй!" - вспомнил Сын лихую присказку волжских укушуйников. И достал огненный меч, который он стянул во времена оные у вечно сонного Гавриила. "Еще повоюем за человечество!".